Двадцать. Такой возраст дает возможность легко считать даты. Двадцать восемь лет назад, а значит, за восемь лет до моего рождения...
Второй десяток разменян без чести. Если по справедливости, второй десяток должен быть обменян на опыт и каие-то умные мыли в голове. Ох, уж эта справедливость.
Двадцать. Какие к черту двадцать.
Я не вижу особой разницы между собой в двадцать и собой в восемнадцать, а, однако же, где-то она есть. Теперь ты не разрешаешь себе мысленно называться "девочкой".
Двадцать звучит угрожающе и тикает над ухом. Тик-тик, спеши, детка, тик-тик, иллюзия остановишегося времени пошатнулась.
Двадцать лет. Второй курс. Что ты сделала, что ты умеешь, чему ты научилась?
Ты научилась разрешать себе делать ошибки. Сомнительное достоинство, но огромное облегчение. Разрешать другим их делать, но немного хуже. Список вещей, которых ты не научилась, гораздо длиннее.
Двадцать стучит по голове выходящими замуж подругами, другими, встречающими Новый год с хорошим постоянным молодым человеком, звездами моложе тебя и элегантными сверстницами. И отбирает надежду на "пройдет переходный возраст, вытянешься, похудеешь".
Двадцать сжимает круглой датой и обьясняет обязанности. Заставляет придумывать новые, недостигнутые.
В двадцать лет ты должна одеть каблуки и платье, пиджак и элегантне акссесуары, сдать на права, определиться с жизнью. Ты же радуешься, что у тебя приобретена хоть одна юбка и какие-то мысли на тему специальности.
Двадцать, пробегая мимо, придает уверенности в себе и отбирает ее тут же, проходя мимо.
Такой уж размышленческий возраст, эти двадцать, встреченные в кедах, джинсах, кошачьих аксессуарах и с громким, неженственным, но ярким, смехом.